Читать книгу "Вечный порт с именем Юность - Владимир Казаков"

– Шея… Я готов заключить пари, товарищ комиссар, что вы не знаете, почему «шея» называется «шеей». Потому, что она как бы сшивает голову с туловищем. В народных говорах шея кое-где именуется «вязом», так как она связывает все тело с головой…

– Спасибо за науку, старший лейтенант! – И, оглядев борцовскую фигуру Костюхина, Маркин добавил: – Только не всегда шея связывает здоровое тело с умной головой!

– Благодарю вас, – потупился Костюхин.

– У нас горе, – уже тихо сказал Маркин. – При выполнении боевого задания погиб гвардии капитан Бурков. Сообщили сегодня ночью… Сейчас грузимся на машины и прямым ходом на товарную станцию разгружать эшелоны с ранеными. Часть курсантов оставим в госпитале для помощи медработникам… Ваша группа, лейтенант Дулатов, будет срочно готовиться для полета в тыл… Все! Командуйте!

Курсанты уезжали из колхоза с неохотой. В городе их ждал суровый воинский распорядок дня. Не будет танцев под самодеятельный струнный оркестр. Коленцами барыни не потрясет пол тяжеловесный Кроткий с кругленькой Марфинькой. Не будут звучать легкие вальсы, и Костюхин под неотступным взглядом Владимира Донскова не будет кружить легкую Аэлиту и говорить, говорить:

– Да, это Штраус, но не просто Штраус, а Штраус-сын. Отец с сыном поделили между собой девятнадцатый век. Но сын был талантливее! Популярность его блестящих размашистых вальсов просто невероятна. Его музыка закручивала в вихре очень многих – людей юных и весьма почтенного возраста… Курсант Донсков, толкаться невежливо! Вас не ушибли, Лита?.. Вальсы Штрауса танцевали в императорских дворцах и в маленьких кабачках. Вся Европа сходила с ума! Сколько времени прошло с тех пор, но и сегодня на афишах самых лучших концертных залов мира можно увидеть: «Вечер вальсов Иоганна Штрауса!» И даже в забытых богом деревеньках, как ваша, безобразно врущие музыканты, как могут, славят великого композитора…

«Если и будет что-нибудь подобное, то очень не скоро», – думал Владимир Донсков, по просьбе Мессиожника перетаскивая тяжелый фанерный ящик из подводы в кузов автомашины.

– Что это такое? – Над самым ухом послышался голос Маркина. – Я спрашиваю, что в ящике?

– Пшенные и перловые концентраты, товарищ батальонный комиссар! – бодро, по-солдатски, доложил возникший рядом Мессиожник, а потом доверительно: – Запланированные на довольствие харчи я сэкономил.

– На их ртах? – Комиссар кивнул на ребятишек, окруживших машины. – Не стыдно? Немедленно отправить на колхозный склад!

– По машинам! – неожиданно раздался зычный голос Костюхина.

Разворачиваясь на маленькой площади перед сельсоветом, грузовые автомобили с курсантами исчезали в наступающей темноте.

Прощание

Весть о гибели гвардии капитана Буркова пришла в Саратов.

«После отцепки от самолетов в расчетной точке, – говорилось в радиограмме, – Бурков увидел две освещенные кострами посадочные площадки на расстоянии нескольких километров одна от другой. Условные сигналы на них были одинаковые, и за то малое время планирования, какое имел в запасе Бурков, отличить партизанский аэродром от ложного, было нелегко. Капитан Бурков пошел на одну из площадок с включенным носовым прожектором, за счет пологого пикирования наращивая скорость, быстро отрываясь от других планеров. Он приземлился, когда его ведомые еще имели достаточный запас высоты для выбора аэродрома и смены курса.

Сверху планеристы видели, что планер командира приземлился удачно, – этому помог свет от двух ракет «светлячков», выпущенных Бурковым. Потом взрыв планера осветил округу. Ведомые капитана повернули на другой аэродром и выполнили боевое задание…»

…Напитанный мокрым снегом авиационный флаг вяло колыхался на высокой рее ангара планерной школы. Около него выстроились шеренги сержантов-выпускников. На правом фланге, в кругу командиров, стояла семья капитана Буркова – высокая худая женщина и четыре маленькие девочки в одинаковых пальтишках из серого шинельного сукна.

Вечером на открытом комсомольском собрании планеристы приняли решение, в котором был такой пункт: «Выше бдительность! Отвага, совмещенная с умением, принесет успех при десантировании. Сомнений в патриотизме товарищей у нас нет. Новую, поставленную командованием задачу обязуемся выполнить, каких бы сил для этого ни потребовалось. Смерть немецким оккупантам!»

Стенгазета «На абордаж!» вышла последним номером. Посреди бушующего моря накренился красно-черный плавучий маяк. На его боку бронзовела доска с именем погибшего капитана. В правом углу газеты – стихотворение Владимира Донскова «Письмо отцу»:

Ты писал: облака разноцветны бываютСеребристые – к счастью, а тучи – к беде.Говорил, что орлы лишь в бою умирают,А теперь расскажи про людей:О ком память крепка и вечна в обелисках,И о тех, кто от страха срывался на визг,И о тех, кто, имея желание риска,Не использовал права на риск…

В подготовке к полету прошла неделя. Погода благоприятствовала. Установились черные безлунные ночи. Они скроют планеры и помогут незаметно подкрасться к Софиевским дачам – лесу на границе России, Украины и Белоруссии. Именно в этих местах, сейчас оставшихся в глубоком тылу врага, в сорок первом году стояла насмерть воинская часть, сформированная на саратовской земле.

Глава 5. Крылья крепнут в беде

«Бригантины» покидают порт

Аэропоезда шли под самыми облаками.

В сумеречном свете ранней ночи Владимиру Донскову казалось, что в хмуром океане безмолвно скользят под парусами сказочные бриги. Он даже представил себе отважных капитанов: мушкетера Дулатова в черном завитом парике, с пышным французским жабо под кирасой; рыжего Кроткого в красной косынке набекрень, с трубкой в прокуренных, желтых зубах и абордажной саблей на коленях; курносого скуластого Борьку Романовского в белой чалме, ярко-желтом халате, с кривым ятаганом на поясе. Борька толстыми пальцами в перстнях выбивает на струнах гитары свой музыкальный боевичок:

В облаках вдруг разинули пасти драконыИ прожекторный штык темноту искромсал.Слышу свист, вижу взрывы гранат «эрликона»,Приготовься же к бою, корсар!

В том, что песни Бориса представляли винегрет из «девятого вала», «крыльев», «бригантин» и «партизан», был, конечно, виноват он, Донсков. Но ему нравилось видеть все в необычном свете. Донсков убеждался, и не раз, что, если в любое нужное дело, скучное или трудное, добавить немного романтики, оно становится легче выполнимым, отходят на задний план соображения безопасности, выгоды, усталости, возникает порыв.

И поэтому теперь он видел не плохо покрашенные планеры с ящиками и мешками внутри, взлетающие с обыкновенного полевого аэродрома, а прекрасные бригантины, покидающие порт.